Рубрики

Архив новостей

О свт. Антонии "Память о прошлом" (прот. Вакх Гурьев, с.10 №72)

31.05.2016

ПАМЯТЬ О ПРОШЛОМ: СВЯТОЙ БЛАГОДЕТЕЛЬ

23 мая день памяти святителя Антония, архиепископа Воронежского и Задонского

В 1841 году привезли меня в Воронеж для определения в третий класс Духовного училища; я был тогда десятилетний мальчик, хохлёнок-начётчик: после азбучки, «Часослова» и «Псалтири» я любил читать «Четьи-Минеи», в которых особенно поражали моё детское воображение страдания святых мучеников-воинов... В какой бы церкви я ни был, прежде всего, осматривал святые иконы и разыскивал по церкви своих любимых мучеников-воинов. Но, кроме изображений святого великомученика Георгия Победоносца и святого мученика Иоанна-Воина, нигде не находил других воинов – и это смущало мою детскую душу...

При рассматривании святых икон моя детская наблюдательность останавливалась, в особенности, на том, что у всех угодников Божиих, изображения которых приходилось видеть в церквах, повсюду написаны были длинные седые бороды, каких ни разу не доводилось мне встретить у живых стариков. Так что в моей детской голове сложилось убеждение, что длинные седые бороды бывают только у святых людей...

Приезжаем в Воронеж; в первый же воскресный день меня повели в Митрофанов монастырь – приложиться к святым мощам угодника Божия Митрофана и посмотреть архиерейскую службу. О мощах вообще я уже имел некоторое понятие из «Четий-Миней», но живого архиерея я еще никогда не видал и никак не мог составить себе ясного представления о нём.

Пришли мы в монастырский собор как раз во время малого входа, когда архиерея торжественно повели в алтарь при пении: «Приидите, поклонимся и припадем ко Христу». Как самый малый из всех закхеев, я ничего не видел за народом, но родителям моим удалось пробраться на самые передние места к решётке, отделявшей солею от церкви; меня поставили именно там, но я так был мал, что мог смотреть только сквозь решётку, а не поверх неё.

Стоим... Не прошло и пяти минут, как из алтаря показался величественный старец с седой длинной бородой, с бледным лицом, полузакрытыми очами, весь в золоте, в сиянии, с крестом и двумя горящими свечами в руках... Остановившись в шагах пяти от меня, старец устремил к небу свои очи, полные слёз, и каким-то необыкновенным, мне показалось – неземным голосом произнёс: «Призри с Небеси, Боже, и виждь!..»

Я так и прикипел к месту, стою – ни жив, ни мёртв... Вдруг где-то недалеко от меня, как будто сверху, с неба, раздалось тихое, нежное, мягкое и, опять мне показалось – неземное пение: «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный...» Мгновенно в моём детском воображении представились Ангелы небесные, о которых я так много и часто читал в «Четьих-Минеях»...

Потрясение было настолько велико, что я зарыдал так громко, неудержимо, что меня принуждены были вывести из церкви... На все увещания, на все убеждения отца и матери, я, среди глухих всхлипываний, твердил только одно: «Живой святой и Ангелы живые!..». До могилы не забуду этого потрясающего события в моём детстве. И теперь даже, когда я вспоминаю о нём и живо себе представляю, и теперь ещё очень сильно впечатление, оставленное им в моей душе... Святые впечатления детства! Кто же вас может забыть?..

Этот старец был высокопреосвященнейший Антоний, архиепископ Воронежский и Задонский.

Поместили меня прямо в бурсу... Бурса воронежская в 1840-х годах была ничем не лучше и не хуже других, современных ей бурс... Под лестницей, которая вела в верхний этаж нашей бурсы, находилась комната с маленьким оконцем на улицу; в этой каморке имели пребывание самые из бурсаков маленькие, десятилетние и менее того... Вот на этих-то несчастных и обращал своё истинно отеческое внимание незабвенный наш архипастырь Антоний... Хорошо помню, так как это не раз случалось: прибежим мы в классы часа за два до начала уроков и тут на свободе делаем, что хотим, кто во что горазд: кто уроки доучивает, кто на кулачки дерётся...

Вдруг общий радостный крик: «Владыка! Владыка!..» – и все мы, сломя голову, один через другого, летим в коридор, где обыкновенно общею гурьбою встречаем нашего отца, нашего благодетеля...

Или же порою завидит он, когда мимо его окон пробегут в училище оборванные бурсачонки, и пойдёт якобы гулять, – иногда один, иногда с келейником, и мимоходом забредёт в училище, которое тогда находилось в Митрофановом монастыре, в нескольких шагах от архиерейского дома. Взойдёт, бывало, в коридор – дальше мы его и не пускали: сейчас же вопьёмся в него, как пиявки, облепим его, как пчелиный рой свою матку – и ну тормошить. Кто целует рукав, кто полу его рясы, счастливейшие захватят обе его руки – и целуем, целуем, безмолвно, горячо, радостно целуем... За что? А Бог весть за что... Мы никогда и не задавали себе подобного вопроса, а так просто горячо, по-детски любили его!..

И стоит он среди нас – безмолвный, величественный, с какой-то невыразимо доброй, ангельской улыбкой, а по седой бороде его нередко при этом, как алмазы, катятся его добрые, отеческие слёзы... Вот чуть ли не за эти-то самые слёзы мы так беззаветно любили его!.. Мы чуяли сердцем, инстинктивно угадывали, что ему нас жаль, что об нас-то он так горько печалуется... Когда детский восторг наш немного утихнет, благостнейший владыка велит пропустить к нему наших младших – и приласкает их, и по головке погладит, и скажет при этом малороссийским наречием: «Учiтця, дiткi, из таких и в apxiepei выходят»... А сам в это же время каждому мальчугану сунет в руку пятачок медный, приговаривая: на калачик, на пирожок...

Самое голодное время для нас, бурсаков, был Великий Пост: на Первой, Четвёртой и Страстной неделях не давали даже и конопляного масла – пища была чисто растительная. В это-то время, особенно на Первой неделе, являлся к нам на помощь наш незабвенный благодетель Антоний.

В Воронеже существовал в те времена народный обычай: в Прощёный День все именитые граждане, в особенности купцы, зажиточные торговые мещане и ремесленники с раннего утра и до позднего вечера приходили в архиерейский дом прощаться с любимым архипастырем, и при этом каждый приносил более или менее огромный белый хлеб, называемый «прощённик». Так как преосвященный Антоний пользовался во всех классах городского населения самой горячей и благоговейной любовью, то всякий старался выразить эти чувства размерами своего прощённика. И бывали хлебы поразительных размеров... Можете вообразить, какое количество этих прощёнников натаскивали в архиерейский дом...

Жители Воронежа, кроме выражения своих личных чувств к архипастырю, зная хорошо, куда поступают все эти прощённики, старались, может быть, размерами их увеличить свою милостыню, своё усердное подаяние бедным бурсакам, так как все эти прощённики действительно поступали к нам в бурсу. Предполагаю это и потому ещё, что в прощённиках нередко находили мы, при разрезывании их, запечённые, и без сомнения – намеренно, мелкие серебряные монеты. «Блажен, разумеваяй на нища и убога» [Пс. 40, 1]...

Этими милостынными сухарями из прощёнников мы лакомились почти целый Великий Пост: каждый день поутру к обыкновенному куску чёрного хлеба на завтрак прибавлялся ещё порядочный сухарь из прощёнников. Более благоразумные из нас съедали сначала хлеб, а потом сухарь, размоченный в воде; более же нетерпеливые лакомки – наоборот: сначала: сухарь, а потом хлеб...

Самым радостным для нас событием, которого с нетерпением ожидали мы целый год, были майские рекреации – дни, свободные от уроков, с правом гулянья где-нибудь за городом, в каком-нибудь ближайшем лесу. По большей части гулянья эти назначались около Троицкой рощи, принадлежащей архиерейскому дому. В самую рощу нас не пускали из опасения, что мы там чего-нибудь набедокурим по части цветников и ягодных кустарников, но около этой же рощи был порядочный лесок, в котором мы и хозяйничали, как хотели.

Перед вечером приезжало высшее семинарское и училищное начальство, посещал иногда наши рекреации и сам любвеобильный отец наш, преосвященный Антоний. Появление его кареты встречалось нами с неописанным восторгом. Знали мы наперёд, что везётся нам в этой карете: в ней лежали мешки с пряниками, орехами, между которыми попадались нередко серебряные пятачки и гривеннички, и всё это в назначенное время сыпалось над нашими головами в виде лакомого, благодетельного дождя...

20 декабря 1846 года скончался незабвенный наш благодетель. Едва ли кто лакал о нём так искренно, так жалобно, как плакали несчастные бурсачки...

Протоиерей Вакх Гурьев, благочинный 3-й гренадерской дивизии.

Назад