Рубрики

Архив новостей

Нисхождение во ад (О. Георгий Чистяков, с.8, №83)

24.01.2018

НИСХОЖДЕНИЕ ВО АД. ПОЧЕМУ БОГ ПОПУСКАЕТ СТРАДАНИЕ И СМЕРТЬ?

За последний месяц я похоронил шесть детей из больницы, где по субботам служу Литургию. Пять мальчиков и одну девочку – умершую от лейкоза семнадцатилетнюю красавицу, от которой осталась в иконостасе больничного храма икона святого великомученика Пантелеймона. Пять-шесть детских гробов в месяц – это статистика, неумолимая и убийственная. И в каждом гробу родной, горячо любимый, чистый, светлый, чудесный: Максимка, Ксюша, Настя, Наташа, Сережа...

За день я навестил трёх больных: Клару (Марию), Андрюшу и Валентину. Все трое погибают, тяжело и мучительно. Клара уже почти бабушка, крестилась недавно, но можно подумать, что всю жизнь прожила в Церкви – так светла, мудра и прозрачна. Андрюше – двадцать пять лет, а сыну его всего лишь год. За него молятся, наверное, сотни людей: достают лекарства, возят на машине в больницу и домой, собирают деньги на лечение – а метастазы повсюду. Прошло полдня. Умерла Клара. Умерла Валентина. Умерла Катя, девочка с огромными голубыми глазами из отделения онкологии, о чём мне сказали прямо во время службы. И так каждый день...

Легко верить в Бога, когда идёшь летом через поле. Сияет солнце, цветы благоухают, и воздух дрожит, напоенный их ароматом: «И в небесах я вижу Бога» – как у Лермонтова. А тут – Бог, где Он? Если Он благ, всеведущ и всемогущ, то почему молчит? Если же так наказывает людей за их грехи или грехи их родителей (как считают многие), то Он уж никак не «долготерпелив и многомилостив» – тогда Он безжалостен.

Бог попускает зло для нашей же пользы либо когда учит нас, либо когда хочет, чтобы мы не впали в ещё больший грех, утверждали Богословы прошлого. Но мёртвые дети – разве это школа Бога? Или попущение меньшего зла, чтобы избежать большего?

Слово «верить» означает «доверять, вверять или отдавать себя». Но если Бог, хотя бы для нашего вразумления, умертвил Антошу, Сашу, Женю, Алёшу, Катю и т.д., то это злой демон, а не Бог, и зачем в него верить?.. Тогда, выходит, были правы те, кто в 1930-е годы разрушал храмы и жёг на кострах иконы, кто храмы превращал в дворцы культуры?.. Страшно.

Можно не думать об этом, а просто утешать тех, кому совсем плохо, и им всё-таки будет легче. Успокаивать, жалеть... Но это лекарство лишь на время усыпляет, снимает боль.

Господи, что же делать?

Я смотрю на Твой Крест и вижу, как мучительно Ты на нём умираешь. Смотрю на Твои язвы – и вижу Тебя мертва, нага, непогребенна... Ты в этом мире разделил с нами нашу боль. Ты восклицаешь, умирая на кресте: «Боже, Боже мой, почему Ты меня оставил?» Как один из нас Ты задал Богу этот страшный вопрос – и «испустил дух».

Христос, искупивший нас Честно́ю Своею Кровью, идёт по земле не как победитель, а именно как побеждённый. Он будет схвачен, распят и умрёт как преступник мучительной смертью.

Туринская плащаница – подлинная святыня со страшными следами кровоподтёков, со следами от язв, по которым современные патологоанатомы в деталях восстанавливают клиническую картину последних часов жизни Иисуса, свидетельствует о том. Его бросят все, даже ближайшие ученики!.. Его свидетелей тоже будут хватать и убивать, сажать в тюрьмы и лагеря. Со времён апостолов и до сего дня.

Смерть не отступает, тогда зачем всё это? Не знаю. Но знаю, что Христос соединяется с нами в беде, в боли, в Богооставленности: у гроба умершего ребёнка я чувствую Его присутствие. Христос входит в нашу жизнь, чтобы соединить нас перед лицом горя в одно целое, собрать вместе, чтобы мы не остались в момент беды один на один со страшным несчастьем, как некогда остался Он. Соединяя нас в единое целое перед лицом беды, Он делает то, что никто другой сделать не в силах. Так рождается Церковь.

Что мы знаем о Боге? Лишь то, что явил нам Христос [Ин. 1, 18]. А Он явил нам, кроме всего прочего, и Свою оставленность Богом и людьми – и именно в этой оставленности Он более всего соединяется с нами.

Грекам и римлянам всегда хотелось всё знать. Вся античная цивилизация основана на неутомимой жажде знания. И, став христианами, они захотели знать и о Боге тоже: может Он всё или нет (слово «Всемогущий» – один из эпитетов Юпитера). А вот: Бог «неизречен, недоведом, невидим, непостижим». И это мы знаем не из Богословия, а из молитвенного опыта Церкви, из опыта Евхаристии (и каждый священник непременно повторяет эти слова во время Литургии)...

Так что кто виноват в боли, я не знаю. Но знаю, кто страдает вместе с нами: Иисус. Творящееся в мире зло не надо понимать – с ним надо бороться. Побеждать зло добром, как зовёт нас апостол Павел: больных лечить, нищих одевать и кормить, войну останавливать... А если не получается, если сил нет – тогда склоняться перед Крестом, хвататься за его подножие как за единственную надежду...

Один немолодой священник как-то сказал мне, что ему очень трудно судить о смерти и учить своих прихожан не бояться её, поскольку он сам никого из людей по-настоящему близких никогда не терял. Очень честно и очень верно. Мне всегда страшно смотреть на вчерашнего семинариста, который важно и мягко, но чуть-чуть свысока втолковывает матери, потерявшей ребёнка, что на самом деле это хорошо, что Бог так благословил, и поэтому слишком уж убиваться не надо...

«Бог не есть Бог мертвых, но живых. Ибо у Него все живы», – говорит нам Христос [Лк. 20, 38]. Но для того, чтобы эта весть вошла в сердце, каждому из нас необходим личный опыт бед, горя и потерь, опыт, ввергающий нас в бездну настоящего отчаяния, тоски и слёз. Эта весть входит в наше сердце только через собственные потери. Как школьный урок её не усвоишь. Смею утверждать: тот, кто думает, что верит, не пережив этого опыта боли, ошибается. Это ещё не вера, а лишь прикосновение к вере других, тех, кому бы нам хотелось подражать в жизни. И тот, кто, говоря о бессмертии, ссылается на соответствующую страницу катехизиса, вообще верит не в Бога, а в идола, имя которому – его собственный эгоизм. Вера в то, что у Бога все живы, даётся нам, только если мы делаем всё возможное для спасения жизни тех, кто нас окружает...

«Бога не видел никто никогда». И только одна нить соединяет нас с Ним – Христос, в человечестве Которого вся полнота Божия пребывает телесно. И только одна нить соединяет нас с Ним – имя этой нити Любовь.

В начале 20-й главы «Евангелия от Иоанна» мы видим Марию Магдалину, потом апостолов Петра и Иоанна – и чувствуем пронзительную боль, тоску, отчаяние, усталость, которыми пронизано всё в весеннее утро Пасхи. Эту же пронзительную боль и безнадежность я ощущаю всякий раз у гроба ребёнка – и сквозь слёзы и отчаяние верю: Ты воистину воскрес, мой Господь...

Но, всё-таки: почему болеют и умирают дети? Выскажу одну догадку. Бог вручил нам мир [Быт. 1, 29]. И мы сами, испоганив его, виноваты если не во всех, то в очень многих бедах. Если говорить о войне, то наша вина здесь видна всегда, о болезнях – она видна не всегда, но часто (экология, отравленная среда и т.п.). Мир в библейском смысле этого слова – мир, который лежит во зле, то есть человеческое общество – вот кто виноват.

В наших храмах среди святых образов есть «Нисхождение во ад» – Иисус на этой иконе изображён спускающимся куда-то в глубины земли, а вместе с тем и в глубины человеческого горя, отчаяния и безнадежности. В «Новом Завете» об этом событии вообще не говорится, только в апостольском «Символе Веры» есть эти два слова: «спустился во ад», и довольно много – в церковных песнопениях. Господь, страдая, спускается во ад, чтобы там разделить боль других. Он всегда зовёт нас с собою, говоря нам: «По мне гряди». Часто мы стараемся, действительно, идти вслед за ним. Но при этом, чтобы не видеть чужой боли, зажмуриваем глаза, затыкаем уши. Так, морги в больницах часто прячут на заднем дворе, чтобы никто никогда не догадался, что здесь иногда умирают...

Мы и теперь, будучи неверующими, пытаемся играть со смертью в «кошки-мышки», делать вид, будто её нет. Если же считаем себя верующими, то поступаем не лучше: говорим, что она, смерть, не страшна, что на то воля Божия, что не надо горевать по усопшему, потому что тем самым мы ропщем на Бога, и прочее. Так или иначе, подобно неверующим, мы так же отгораживаемся от боли смерти, заслоняем себя от неё, словно от удара занесённой над нами руки. А человеку, которому больно, пытаемся внушить, что это ему только кажется, что страшно и невыносимо, потому что он Бога не любит. И в результате того, кому действительно плохо, тяжело и больно, мы бросаем одного на самом трудном месте его жизненной дороги. А надо просто спуститься с ним вместе во ад, вслед за Иисусом – и почувствовать боль того, кто рядом, во всей её полноте, неприкрытости и подлинности, разделить её и пережить вместе.

Когда у моей восьмидесятилетней родственницы умерла сестра, с которой они вместе в одной комнате прожили всю жизнь, примерно через год она мне сказала: «Спасибо вам, что вы меня не утешали, а просто всё время были рядом». Думаю, что в этом и заключается христианство, чтобы быть рядом, вместе, ибо утешать можно человека, который потерял деньги или посадил жирное пятно на новый костюм, или даже сломал ногу. Утешать – это значит показывать, что то, что с кем-то случилось, не такая уж большая беда. К смерти близкого человека такое утешение отношения не имеет, здесь оно безнравственно.

Мы – как люди Страстной Субботы. Иисус уже снят с креста, и уже воскрес, ибо об этом повествует «Евангелие», но никто ещё не знает о Воскресении. Ангел ещё не сказал: «Его здесь нет. Он воскрес», и пока Его Воскресение – только чувствуется. И только теми, кто не разучился чувствовать...

По тексту о. Георгия Чистякова из «Записок московского священника» (1995 г.)

Назад