КОМПЬЮТЕРНЫЙ БОГ (с.21 №95, Сергей Пылёв)

КОМПЬЮТЕРНЫЙ БОГ

Именно этими словами о Максиме с восторгом говорили в университете все, кому приходилось иметь дело с этим молодым сервис-инженером. Так успешно излечившиеся больные нередко называют своего доктора-спасителя: «Врач от Бога!»

Если вы хотя бы приблизительно знаете материальные условия, в коих ныне киснет провинциальное высшее образование, то вас не удивит, что без Максима в этой сфере было никак не обойтись. Даже заслуженный профессор Гайворонский Лев Константинович десять лет пользуется давно устаревшим компьютером, затерзавшим своего выдающегося владельца медлительностью, затычками при каждом нажатии клавиши или движении стрелкой, а также иными безобразными «глюками».

Знал ли «компьютерный бог» Максим о столь почётном присвоенном ему коллективом родного вуза прозвании, неизвестно. Однако он ему в достаточной степени соответствовал. Несмотря на свои молодые годы – деловит, неразговорчив и словно отстранён от всяческой земной суеты. Бывало, выясняя, что случилось с тем или иным компьютером, оборвёт на полуслове не то что профессора, а даже и самого ректора Андрея Леонтьевича Алёхина. А с усмешкой определить статус человека, по причине явного незнания тем основ практической кибернетики, было для него вполне привычно: лох, виндузятник, костамер, – в общем, всякие чайники да ламеры из нубаков...

И вот настал день, когда «пентюх» Гайворонского в очередной раз объявил забастовку, вырубился и больше не подавал никаких признаков загадочной компьютерной жизни. «На пенсию просится», – вздохнул его заслуженный пользователь. И два первокурсника, неуклюже подхватив омертвевший системный блок, понесли его в службу сервис-инженеров. Лев Константинович тут же набрал максимов номер, чтобы уточнить сроки ремонта, однако телефон не ответил. Можно было обратиться к другому специалисту, но профессор, как и многие другие, доверял только «компьютерному богу».

Через неделю до Гайворонского через уборщицу Клавдию Львовну дошла информация, что Максим болен и через то на работе не появляется.

– Оказывается, и компьютерщикам ничто человеческое не чуждо! – воскликнул профессор, но тотчас и устыдился своего пенсионерского юмора. Вздохнул, печально покосившись на мертвенно-тёмный экран монитора: – Да, все под Богом ходим...

В конце концов, Лев Константинович набрался решимости и попросил у ректора новый компьютер. Алёхин похвалил учёного за большой вклад в науку и образование, пожелал ему доброго здоровья в его девяносто лет и, повздыхав и помявшись раздумчиво, распорядился-таки выдать Гайворонскому компьютер из своего особого резерва. Конечно, тоже бэушный, но в разумных пределах.

С тех пор о Максиме Лев Константинович как-то не вспоминал, не приходилось. Ведь кроме как через неисправность «железа» их пути в университете никак не могли пересечься. У профессора – кафедра, аудитория, учёный совет, ректорат и лаборатория. У сервис-инженера – комната под кодовыми замками с решётками на окнах, куда ему приносят на вскрытие бездыханные компьютерные тела.

Правда, однажды в опустевшем к вечеру университетском многокилометровом коридоре (здание вуза было спроектировано на заре прошлого века) в сумерках вдруг мелькнул мимо Льва Константиновича некто как будто знакомый. Более того, показавшийся ему тем самым Максимом – всевидящем и всезнающим «компьютерным богом»! Смущённо кашлянув, профессор вполоборота приобернулся. Нет, кажется не он, ошибся... Максим человек молодой, резвый, а этот идёт неуклюже, сильно припадая то на одну, то на другую ногу, ещё и приволакивет их через шаг.

Гайворонский отвернулся, успев, однако, увидеть, как человек скрылся в дверях их недавно восстановленного университетского домового Крестовоздвиженского храма. Кстати, это тоже по-своему подтверждало, что он разминулся в коридоре никак не с Максимом: профессор, хотя и родился в годы воинствующего атеизма, но в этом святом месте не раз бывал в свите воцерковлённого университетского ректора, но «компьютерного бога» в храме ни разу не встречал.

Месяца через два-три на факультете приказал долго жить системный блок у самого декана. Лев Константинович, несмотря на свои девяносто, быстро сориентировался и предложил позвонить Максиму.

– Поверьте, он всё отладит влёт! – восторженно заявил Гайворонский и добродушно усмехнулся. – Надеюсь, наш многоуважаемый молодой человек уже вполне здоров?

И тогда-то, опять через уборщицу Клавдию Львовну, он впервые узнал, что Максим, оказывается, не только не поправился. Напротив, за это время его болезнь усилилась: это оказалась какая-то особая форма скоротечной онкологии, которая будто бы оставила их «компьютерному богу» жить не более месяца. Родители и молодая жена Максима Ира, работавшая в университете в типографии, экстренно возили его в Москву в Центр Блохина. Потом, благодаря горячему участию ректора, больного смотрели мировой известности германские и израильские врачи. Только никто оптимизма не высказал, и лечение, отнюдь не дешёвое, парню назначили скорее для отвода глаз. Максиму становилось всё хуже, и его близкие в отчаянии решили ехать с ним на Алтай к тамошнему продвинутому шаману, – услышать волю небес.

Однако в день отъезда Максим, как поведала Клавдия Васильевна, из последних сил самостоятельно добрался до университетского храма и принял Крещение. Знаменитый шаман его так и не дождался.

– И пришёл бог... к Богу!.. – на кафедре прилюдно с воодушевлением пошутил Гайворонский, узнав о таком повороте судьбы в жизни молодого сервис-инженера, и хотел, было, даже осенить себя крестным знамением, но постеснялся, так как всё-таки был рождён в эпоху воинствующего атеизма.

Вскоре девяностолетний профессор на полгода уехал во Францию читать в Университете Париж-Дофин лекции по заглавной теме всей его жизни: ландшафтное земледелие, без коего год от года множащемуся человечеству как своих ушей не видать на столе экологически чистой продукции. Вернулся Лев Константинович под Рождество Христово. И – так уж установилось при воцерковлённом ректоре – не мог пропустить праздничную службу в университетском домовом храме, как, впрочем, и прочие члены ректората и учёного совета.

Старательно восстановленный, ёмкий и вдохновенно распахнутый небесам, Крестовоздвиженский храм располагался на втором этаже главного корпуса под высоким куполом с вызолоченным крестом, появившемся на своём месте ещё в 1998 году, как раз первого сентября. Лишь окошки для киноаппарата над входом напоминали, что здесь долгие десятилетия студентам показывали художественные фильмы.

В ожидании начала Литургии восторженно сияли пышным пламенем свечи, благолепно торжествовали иконные лики – и светлая кроткая радость была во всяком здесь смиренно объявившемся человеке, особенно если на лице его обнаруживалась нежная бледность покаянного пощения, а в глазах потаённо мерцала тихая исповедальная благодать.

И вдруг всяк в храме приостановился и притих. Кажется, все теперь смотрели в одном направлении. Туда машинально повернулся и Лев Константинович.

В храм, несколько припадая на одну ногу и, чтоб это особенно не бросалось в глаза, помогая себе тонкой тростью, вошёл высокий розовощёкий молодой человек с самым настоящим счастливым юношеским взглядом. Гайворонский напрягся, прищурился, но так и не узнал его. Может, кто-то из новых сотрудников?

Появление этого человека вызвало у прихожан особое оживление. Кто немедленно подходил его поприветствовать, кто издали нежно улыбался. Тихо звучало вокруг него: «С праздником! Спаси Господи! С Рождеством Христовым!» А он, словно в сияющем облаке из этих слов, сдержанно направился приложиться к главной иконе...

Мимо деловито проходил отец Алексий – но, приостановившись, с неожиданной радостью приблизился к молодому человеку, и когда тот смиренно склонился, прося благословения, летящим движением проникновенно осенил его крестным знамением. У Гайворонского слёзы навернулись – столь всё было благолепно.

Молодой человек неспешно, с видимым воодушевлённым трепетом подступил к праздничной иконе «Рождество Христово», а потом Лев Константинович потерял его из виду. Кажется, тот стал возле клироса, чтобы лучше слышать пение. Какая-то женщина из певчих счастливо поклонилась ему. Кажется, это была Ира из типографии, жена их бывшего университетского «компьютерного бога».

– Как вам наш новый Максим?.. – сдержанно, но с волнением проговорил ректор стоявшему рядом с ним профессору Гайворонскому.

– А где он? Разве он здесь? Ему лучше стало? – смутился Лев Константинович.

– Отныне он вполне здоров. Так вы не узнали его? Этот тот молодой человек, который недавно был тут встречен всеми с душевным восторгом! – проговорил Алехин.

– Ни за что не подумал бы! Он вообще на прежнего Максима не похож: ни на больного, ни на здорового! Совсем другой человек.

– Истинно так! – улыбнулся ректор. – Как душа Максима обрела новую жизнь во Христе – так он внешне весь и преобразился. А своим самочувствием нынешним всех врачей поразил!

– А что же его жена?.. – полюбопытствовал Лев Константинович.

– И у Иры всё замечательно сложилось. Тоже приняла крещение. Теперь она у нас на клиросе поёт. Вы её ни за что не узнаете, так она преобразилась. Такая вдохновенная в вере!

Тут чья-то рука бережно коснулась локтя Гайворонского. Профессор обернулся.

– С праздником! – трижды поклонившись ему, проговорил новый Максим непривычным для Льва Константиновича кротким голосом. – Извините, профессор, что не помог Вам тогда с компьютером. Так сложилось неудачно. Прости, Господи. Теперь я всегда к Вашим услугам!..

И отступил, вновь истово кланяясь профессору.

– И вы меня простите!.. – глухо вскрикнул Лев Константинович, едва сдержавшись, чтобы не заплакать. Кажется, ещё никогда в жизни заслуженный профессор Гайворонский, рождённый в эпоху воинствующего атеизма, так отчётливо и так покаянно не чувствовал себя рабом Божьим... Словно это и было главным обретением, во имя которого он жил все свои долгие девяносто лет.

Сергей Пылёв