Рубрики

Архив новостей

ВЕЧНОЕ ПОМИНАНИЕ (с.10 №101, Сергей Пылёв)

22.12.2020

 ВЕЧНОЕ ПОМИНАНИЕ

Впервые храм я увидел, когда авиаполк, в котором начальником штаба служил мой отец, перевели с Сахалина на Большую землю. Так наша семья оказалась в Воронеже. Мы сняли квартиру в доме возле здешней Мясной горы, на которой смиренно стоял Покровский собор. В нём тогда собирались сделать музей атеизма, но как-то всё не складывалось... И, слава Богу, не сложилось.

Однажды мы с мамой шли мимо собора. Служба только что окончилась: из храмовой черноризной полутьмы степенно выходили редкие люди, всё больше старушки. Когда они поравнялись с нами, мама заслонила меня и звучно сказала:

– Милые бабушки! Разве вы не слышали, что Гагарин летал в космос, но никакого Бога там не встретил?

Кто тогда из старушек ей ответил, я не видел.

– Как тебя, доченька, зовут? – заботливо, уважительно проговорила она. – Татьяна Яковлевна! – Ты в Москве, Танечка, была? – Я недавно оттуда. У меня муж военлёт, его вызывали в столицу за правительственной наградой! – И что же ты в Москве видела? – Мы её всю обошли! По Красной площади гуляли, в Мавзолей Ленина очередь отстояли, на ВДНХ ездили!

– В зверинце были! – крикнул я. – Только больше всего мне в планетарии понравилось!
– А Хрущёва, Танечка, ты видела? – Москва большая!.. Нет, конечно! – Теперь скажи: небо поболе столицы будет? – Само собой! Только к чему вы это? – А к тому, что твой

Гагарин Бога в небе не увидал...

Мама растерялась, и как-то нешуточно, чуть не до слёз.

На другой день после диспута о Гагарине и Боге она принесла из библиотеки две книги и строго положила их передо мной: «Забавная Библия» и «Забавное Евангелие» Лео Таксиля.

– Ты обязан эти книги проштудировать! – объявила мама и напутственно рассказала, как на заводе в Волгограде перед войной они устраивали карнавал «Комсомольская Пасха». В конце празднично одетые активисты сжигали соломенное чучело Бога. А еще ей поручали расклеивать на домах плакаты с надписью: «Попам вход воспрещается!». Кто такой плакат у себя срывал, мог и на Соловки отправиться. Так и висели они месяцами, выцветшие и потрёпанные...

До сих пор мама из года в год на церковные праздники демонстративно затевала генеральную уборку или большую стирку. Эти её «трудовые вахты» я помню ещё по той причине, что и нас, школьников, на Пасху учителя выводили трудиться наперекор поповским предрассудкам: сажать деревья и белить каменные бордюры.

Тем не менее, в Воронеже из года в год перед Пасхой в магазинах исчезали яйца. Их не то чтобы разбирали: просто власть принимала негласное решение прекратить на время поставки яиц в торговую сеть. Наверху хотели сократить их крашение, несовместимое со строительством коммунизма.

Я долго не брался за Таксиля. Так долго, что это перешло все границы. К нам стали регулярно приходить открытки строгого содержания: библиотека требовала сдать книги в кратчайший срок. Иначе маму обещали подвергнуть штрафу в десятикратном размере их стоимости.

Я не читал Таксиля ровно столько, сколько что-то во мне этого не хотело. Но однажды, уже студентом, казалось бы, безо всякого на то повода я, наконец, сел за его сочинения. И – открыл для себя Слово Божие! Воинствующий, дерзкий безбожник Таксиль... щедро цитировал «Библию» едва ли не на каждой странице! Конечно, это недальновидно со стороны атеиста. Слово «Библии» не следует приоткрывать людям, если хочешь отвратить их от Бога. Сказалось, наверное, иезуитское воспитание Лео: он и не предполагал, на что Слово Божие способно само по себе. Тем более в стране, где оно гонимо. Тем более в стране, где гонимых и униженных почитают особо...

Я мог достать запретного Солженицына или запретную Ахматову – но только не «Новый Завет». Так что я до Таксиля не знал, не ведал ни единого слова Христова.

Если мне не изменяет память, Таксиля в 1907 году разорвали в Париже бродячие собаки. Но это, как говорится, без комментариев.

А наша жизнь шла своим чередом. Ушёл от нас в другую семью папа, через несколько лет умерла от сердечного приступа не перестававшая любить его мама... Перед похоронами следовало сдать её паспорт в погребальную контору. Я знал, что этот документ лежит у неё шифоньере, но не знал, где ключ. Никогда не знал – шифоньер неофициально был для меня «запретной зоной», и любопытство к его содержимому не поощрялось. Пришлось взять стамеску.

Возле задней стенки шифоньера в полутьме стоял старинный киот. Через стекло, как сквозь оконце, на меня внимательно глядела Божия Матерь, увенчанная короной Царицы Небесной. С правой щеки Её кротко сбегала киноварная кровь...

Я осторожно взял икону, которая ждала во тьме своего часа долгие безбожные десятилетия. Серебряные листья ризы зашуршали в киоте, словно что-то ожило там, внутри.

Это была «Иверская». Ей, наверное, исполнился уже век, и вполне вероятно, что когда-то ещё мой дедушка Яков и жена его Анисья молились перед ней. Здесь же, в шифоньере, я нашел и мамины записки: оказывается, в детстве она пела в церковном хоре и вообще была такой набожной, тихой, что моя бабушка Анисья подумывала отдать дочку в монастырь – но их как раз начали закрывать и громить.

А став женой военлёта, «сталинского сокола», моя мама ради мужа скрывала свою веру за напускным атеизмом. Молилась ли она тайком в одиночестве? Как жила без исповеди и причастия? Не ведаю...

Вскоре я крестился. И дал себе обет во всех православных храмах, в каких мне только доведётся побывать, заказывать о рабе Божией Татьяне сорокоуст и панихиду. А в том монастыре, куда маму хотели отдать в детстве – вечное поминание. К сожалению, мне не удалось его найти. Возможно, тот монастырь так и не восстановили.

Сергей Пылёв

Назад