Рубрики

Архив новостей

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ КРЕСТ (с.2 №106, Игорь Маркин)

14.02.2022

РОЖДЕСТВЕНСКИЙ КРЕСТ

Каждый год Великой Отечественной окрашен в цвета героики и утрат, горечи и подвига. Каждый из них – особый.

С началом войны – организованная эвакуация, первые беженцы, вереницы повесток и заявления добровольцев... Мужчины уходят на фронт. Армейские проводы, забитые до отказа большие вокзалы и крохотные полустанки – вот где можно увидеть, как русский горюет и веселится одновременно.

Все четыре года Великой Отечественной – сплошь испытания. Но для Воронежского края самым-самым, со своим привкусом гари, лишений и бессмертия, является год 1942-й и январь года следующего... Черноземье закипело схватками, жаркими и ожесточёнными. В небе тоскливо завыли самолёты – фашисты прорвались к нашей священной реке, к Дону. Земля была сплошь изрыта бомбёжками и артобстрелами – в мирное время подобной «пахоты» и не представишь. И всё же, когда, казалось, некому уже было встать на отпор врагу, из-под перевороченной земли рассерженным медведем поднимался красноармеец, что-то хрипел (для голоса уже не осталось натуги) и брёл – не шёл, с винтовкой без патронов в свою последнюю атаку. У немцев, бывало, не выдерживали нервы. В своих дневниках вражеские офицеры не раз задавались вопросом: «А смертны ли те люди, против которых мы воюем?»

Враг был силён, он пришёл на нашу землю и занял ее.

Оккупация, «новый порядок». На сельских площадях, у контор и школ – обязательные собрания с непременным присутствием всего местного населения. Издаются указы, расклеиваются печатные предупреждения на русском и на чужих языках. Люди, не успевшие уйти вслед за Красной Армией, собираются с неохотой, боязнью и с некоторым любопытством. Пиджаки, серые кепки, вдовьи платки... Народ внимает очередному постановлению оккупационных властей, слушает и запоминает.

Все лето, осень и начавшуюся зиму немец пытался хозяйничать на нашей территории. Но занять землю – не значит покорить народ. У нас оставалась внутренняя свобода и её опора – Православная Вера.

Люди потянулись в Божии храмы. Ручейки этого потока ещё не были обильны, но храм, словно голубец над чистейшим родником, начал собирать паству, призывать верных, орошать иссохшие души измученных потерями людей надеждой на Божью милость и Небесную справедливость. Пусть многие храмы пока были закрыты – но недалёк тот день, когда распахнутся церковные врата для всех жаждущих, страдающих, изверившихся... Ведь в годину общенациональной трагедии и страшных потрясений человек больше, чаще, искреннее обращается к Богу. Даже если до этого и отрицал Его в своей гордой «вере в человека».

А оккупанты, при внешней терпимости к верующим, не отказывали себе в возможности поглумиться над русскими святынями. Враг это делал не просто так. Чтобы показать, что Православная Вера – ничто, фашисты под уздцы заводили лошадей в уцелевшие церкви, заставляя бессловесных животных «целовать» настенную роспись и с гоготом постреливали в иконы. Но и вокруг поруганных храмов вера жила – потаённая, глубокая, последняя. Находившиеся под вражеской пятой люди продолжали молиться, славить Господа, Богородицу и святых угодников.

В нынешнем Семилукском районе и села такого уж нет – Никольское. А в годы военного лихолетья оно существовало, его населяли люди, поневоле терпевшие присутствие врага.

Уроженка тех краёв, Татьяна Тихоновна, с двумя маленькими детьми осенью сорок второго оказалась в Никольском, где жила её свекровь. Войну она встретила в Семилуках. За минувший с начала войны год много мытарств она пережила. Её муж Спиридон с «верной» бронью всё-таки добился своего и ушёл на фронт. Татьяна успела до прихода захватчиков покинуть Семилуки, добралась до родственников в одно село, но и туда пришёл враг – её с детьми схватили и погнали в Германию. Недалеко от Курбатово посчастливилось убежать. Куда идти? К родне. Татьяна с детьми пришла в Никольское. А там – тоже немцы... Но хоть крыша есть. Что ж, идти было больше некуда.

В январе 1943 года люди в Никольском готовились встречать Рождество Христово. В городах тех времён, взявших курс на промышленный прорыв, в мирное время великий этот день праздновали меньше, а в деревнях православные традиции всё ещё хранились. Отмечали всегда как могли: из еловых лап сооружали вертеп, от руки писали и зашивали себе в одежду разные молитвы, готовили скромный праздничный стол... Так было и в военные годы.

Конечно же, под Рождество колядовали. Оккупанты сквозь пальцы смотрели на то, как местные ходят по дворам со старинными «хохляцкими» припевками. В соседней Старой Ольшанке даже крестный ход позволили.

Татьяне Тихоновне было не до колядок – ещё до прихода немцев в Семилуки пришла казённая бумага со строками: «ваш муж пропал без вести». Неизвестность хуже всего: что с ним, где он?.. Кто знает.

Соседки уговаривали Татьяну: – Рождество скоро, давай погадаем, авось правда откроется. – Я же запрос в военкомат делала, – слабо отнекивалась женщина. – И что «запрос» – кто ж тебе сюда ответ принесёт, немец?

Татьяна Тихоновна, человек верующий, мучительно сопротивлялась соблазну. А в уме засело – поддалась-таки уговорам, решилась. По старому способу поднесла горящий бумажный листок к стенке, наблюдала за игрой теней. Извиваясь в пламени, бумага показала: за пулеметом склонился человек, будто стреляет. Вдруг стал заваливаться навзничь, и пилотка с головы его начала соскальзывать. Зацепилась на миг за затылок, упала... Да лучше бы не было такой «правды»! Тихоновна в горе, соседки утешают, как могут – давай ещё погадаем, вдруг ошибка...

Монахини в миру, или, на местный лад – «чернички», которые ещё с дореволюционных времён проживали в селе, гадать Татьяне отсоветовали:

– Не надо, Таня. Дед твой служил в храме в Старой Ольшанке, лучше молись. А что гадание «открыло», то лукавый сделал, он это может. Чтобы смутить, уныние вселить, истинную веру попрать...

Поняла Татьяна: грех на ней, полночи истово молилась. Но искушения продолжились... Легла Тихоновна спать. Вдруг ясно видит: открывается уличная дверь – даже небо и звёзды сквозь проём мелькнули. Входит военный, положил руки на грядушку кровати, горестно покивал и быстрым шагом вышел. Кинулась за ним Татьяна дверь прикрыть – а она заперта! Поняла: правы монахини.

Утром собралась и направилась в Божью церковь в Старую Ольшанку, где и поныне стоит старинный храм во имя Живоначальной Троицы. В Троицкую церковь было тогда не зайти: в ней фрицы держали наших пленных. Но, решила женщина хотя бы Святому Кресту на куполе поклониться, душу на Божью милость предать...

Был третий день после Рождества. По глубокому снегу добралась Тихоновна до Ольшанки, упала на колени в сугроб, осенила себя крестным знамением, подняла взгляд на купола храма. В этот момент на маковке засиял крест. Так и горит на зимнем солнце, вселяя силу жить, поддерживая надежду в сердце!.. Сделалось Татьяне светло и легко. Возвратилась она в Никольское и стала, укрепившись в вере, ждать.

Только в сорок четвёртом году, когда погнали уже немца на Запад русские воины, получила Татьяна ответ на давний запрос из военкомата с подтверждением: её муж Спиридон Афанасьевич пал в бою смертью храбрых. Горько, конечно, было женщине осознать себя вдовой, истаяла надежда на возвращение с фронта любимого супруга. Трудно жилось без него, много невзгод пришлось претерпеть, но всегда помнила Татьяна сияющий в небе рождественский крест на вершине храма. И верила, что пусть и потом, в ином мире, но состоится встреча с погибшим воином-мужем. Потому что всегда верен и милостив Христос, и кроме земной юдоли есть Жизнь вечная.

Игорь Маркин

Назад