Рубрики

Архив новостей

У ОДНОГО ОГНЯ (с.2 №108, Иван Ильин)

27.12.2022

У ОДНОГО ОГНЯ

Теперь уже нет сомнения в том, что русский народ испытал и испытывает настоящую войну как призыв – как призыв, ответить на который составляет для него не только правовую обязанность или моральный долг, но живую духовную потребность. Мы словно проснулись и опомнились, поняли, что с нами стряслось, и почувствовали, как вновь загорелось в душе древнее чувство родины. И вот мы сами охотно, доброю волею делаем то, что нужно для победы; мы не нуждаемся в чужом понуждении и сами не заставляем себя служить нелюбимому, постылому делу; мы ждём лишь указаний: что нужно сделать; а сила духовного подъёма даёт нам желание и энергию.

Что же это за призыв и откуда он? Что зовёт нас? Что заставило нас восстать и доброю волею принять на себя бремя великой и напряжённой народной войны?

С детства привыкаем мы жить, сосредоточиваясь на непосредственных и «ближайших» интересах небольшого круга людей, будь то семья отца и матери или семья, основанная нами. Мы незаметно, но прочно свыкаемся со всевозможными перегородками и разделениями, обособляясь и отъединяясь во все стороны, нередко с тем большею настойчивостью, с тем большим увлечением, чем меньше имеется для этого объективных и существенных оснований. Душа наша обрастает целым множеством узаконенных ледяных покровов, избавляющих нас от необходимости отвечать на призыв, если он «чужой», и отзываться на беду, если она не «наша». Мы живём, не замечая, что это кольцо «нашего» постоянно тяготеет к умалению и сужению, и что каждого из нас влечёт центростремительная сила самосохранения. Величайшее нравственное и духовное разъединение царит в современном обществе. У всякого своя, особая цель в жизни, свой интерес, отдельный от других; ибо кто же ещё, кроме меня, полагает своею главною жизненною целью моё личное устроение и благополучие? Если я сам не буду заботиться о себе всеми силам души, то кто же позаботится так обо мне? Никто, конечно; а если бы нашёлся такой человек, то разве не опутал бы он тотчас же мою жизнь требованиями ответного внимания, имеющего вознаградить его за его старания? Кто из нас умеет любить «не для себя»? Чья любовь не подавляет любимого своею требовательностью?

Наши души разъединены именно потому, что каждая занята своей заботой, своею судьбою, своим устроением; и в этом отношении, как и во многих других, своекорыстие семьи и своекорыстие индивидуума суть явления одного порядка. А между тем, при таком положении дел цели других в общем подобны моей, но не совпадают с ней: каждый – за себя и о себе; каждый понимает (в лучшем случае) себя и не понимает других; и наши повседневные беседы и обычные споры, в которых каждый слушает только себя и глух для мысли другого, выражают именно эту глубокую разъединённость душ. Каждый ищет своего и живёт насторожившись, не доверяя другим, часто бессильный перед «потёмками» чужой души. Каждый щедр для себя и «не имеет» для других; и кажется иногда, что скоро доброта сердца истает в людях без остатка.

Как это привычно, как элементарно и общеизвестно; и в то же время как тяжело!.. И так привыкаем мы к этому, что нередко искренно удивляемся самой возможности говорить о другом и видим в этом проявление наивности или бестактного чудачества. Пусть беспокойные и неудобные мечтатели, подобные Льву Толстому, говорят об ином, обнаруживая свою явную неприспособленность в «практической жизни» и побуждая «легковерную молодёжь» относиться серьёзно к этому «беспочвенному идеализму»; «большинство» будет по-прежнему ставить все вопросы жизни на «единственно-реальную» почву личного интереса, и трудно будет тем, которым не удастся примириться с этим «неизбежным минимумом» житейской чёрствости. И даже «сочувствие» и «солидарность», объединяющие нас на момент или на срок, слишком часто лишены истинного и глубокого значения: временные параллели в личных судьбах и путях у двух своекорыстных людей не могут взрастить семени добра.

И вот война вторглась неожиданно в нашу жизнь и заставила нас гореть не о себе и работать не для себя. Она создала возможность взаимного понимания и доверия, она вызвала нас на щедрость и пробудила в нас даже доброту. Война насильственно вдвинула в наши души один общий предмет; она противопоставила нашему мелкому повседневному «здесь» – некое великое «там» и потрясла нас этим «там» до корня. To, что было «здесь» не исчезло после начала войны, но на ряду с ним выдвинулось что-то новое и, может быть, даже заслонило повседневность. Каждая душа услышала зов, и от каждой протянулась куда-то нить, напряглась, и задрожала, и связала душу с другими в одном, сразу далёком и близком «там». Все нити встретились в этом общем пункте и скрепили народ в единство. Всё, что «оттуда» стало важным; ибо то, что «там», оказалось родным, и дорогим, и существенным, и притом как бы при смерти больным. Оно тоже для каждого «моё», но по-особому «моё»: такое «моё», что не только моё, но и моё и чужое. Оно – наше; оно – общее. Это пункт, где радость не одинока и где горе разделено, ибо тому, чему я радуюсь, радуются и другие; и то, что тяготит меня, угнетает и других.

Оказалось, что все имеют общий предмет любви и забот. Оказалось, что есть пункт, в котором моя любовь, моё волнение, моя боль, моё усилие горят о том же, о чём горят другие люди, чужие мне. Но, если так, то они мне уже не чужие... И вот тает чуждость, и смягчается изолированность людей. В минуты подъёма и волнения теряет даже смысл деления на «знакомых» и «незнакомых»: люди, впервые видящие друг друга, уже соединены где-то, в самом важном. У них уже есть знание друг о друге: я знаю, где у другого, «чужого» мне человека – боль и радость; на что он надеется и что его беспокоит. И это знание есть взаимное приближение; оно сближает людей и сокращает расстояние между ними: всё легче становится найти отклик, сочувствие и совпадение; всё легче встретиться и вместе загореться, и согреться у одного огня.

Возникает взаимное понимание; слагается уверенность друг в друге; создаётся доверие друг к другу. А доверие есть ключ ко всем замкам души, сковывающим её входы. Является область, где не нужны эти замки, где можно раскрыться, где нет уже оснований к отъединению. Мы говорим друг с другом о войне и не чувствуем ложного стыда – любить наше общее, вместе радоваться его подъёму и его высоте, вместе скорбеть об его несовершенствах и неудачах.

Эта открытость душ и их совместное горение смягчает сердца; а смягчённые сердца уже стоят на пути к восстановлению отмершей доброты. Люди чувствуют себя как бы ветвями и листьями единого дерева; их корни где-то сплелись; их души тянутся к одной и той же единой цели. Где-то там – мы одно. Там наше дело, наша беда, наша опасность, наше страдание, наша победа, наше восстание, наше возрождение. И это сознание, что «там» «мы одно», научает людей радоваться тому, что у них единое солнце, единый воздух, единая родина. Там я не отделим от других, от тех, кто огнём любви своей говорит: «я русский». Там нет этого разъединяющего настроения «я, а не другие». Там – мы; мы – русский народ. И для всех нас сообща – там решается один вопрос: о нашем общем деле, о нашем общем духовном достоянии.

Иван Ильин. «Духовный смысл войны»

Назад